ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ РОДНЫХ ФИЛОСОФОВ

Автор: Наталья Филенко

Оля как-то сразу отличалась от нас всех, от всей нашей институтской группы. Наверно, так и должно было быть. Практически все мы были маменькиными и папенькими сынками и дочками, а она приехала издалека, жила на крохотную стипендию, не рассчитывая на помощь родителей. Казалось бы, одна в большом городе, - вот и обрети себе поддержку в лице молодого… или не очень… человека, но – нет. Жила одиноко и чудовищно бедно, с гордо поднятой головой. Когда мы интересовались, по-подружески, почему же, неизменно отвечала, что все окружающие мужики стали какими-то обабившимися и совсем не интересными. Вот мы и шутили, что выйдет наша Оленька замуж за военного.

Учеба пролетела незаметно. Из стен института мы плавно перетекли в застенки работы. Иногородние возвращались домой, как перелетные птицы по весне. Уехала и наша Оля, хотя, при её красоте, могла бы остаться и жить припеваючи. Но вернулась в свой небольшой городок. Господи! Такой небольшой, что и набережной-то всего метров двести, одна центральная улица и небольшой базарчик. Хотя, и у этого маленького, неизвестного городка была своя гордость и тайна – одна из лучших на всю страну военная летная учебная база. Может, насмотревшись на этих курсантов в годы своего детства, Оля и сложила себе образ, от которого не захотела потом отступать.

Но годы не щадят ни людей, ни образы. Среднестатистический курсант так же менялся, как и жизнь вокруг, в обратной пропорциональности от уверенности в завтрашнем дне. Возможно, так бы и ходила наша Оленька, поглядывая на опустившихся курсантов и думая о том, почему ей не выпало на долю родиться лет на двадцать пораньше, если бы дальнего родственника нашей подруги-однокурсницы не перевели в тот городок.

Связь мы поддерживали крепко и трепетно. Как-никак, подружки зрелого возраста, уже не дети. Оленька, ну тебе же не будет тяжело встретиться с парнем, показать ему город, поддержать, в конце концов, пусть он и младше тебя, но общие интересы на один-то вечер найдете!

Сейчас это невозможно представить, но сотовых телефонов тогда никто в глаза-то не видел, так что обмениваться пришлось городскими телефонами, да и еще и с соединением через коммутатор. Договорились о встрече. Наверно, Оля шла на неё и думала о том, как бы поскорее пролетело время, и поскорее бы избавиться от этого обязательства, вернуться домой и заняться повседневными делами. А Саша, наверно, шел на встречу с ужасом, не зная, о чем можно будет разговаривать с девушкой старше его, да еще и лучшей подругой своей дальней родственницы. Хотя бы не обидеть чем-нибудь ненароком, взглядом или словом нечаянным..

Холод стоял отрезвляющий. Оля продрогла до самой макушки. Она уже решила для себя, что подождет еще только пять минут, и, если этот малолетний летчик не соизволит, все-таки, прийти, она развернется и с чувством выполненного долга пойдет домой.

Саша в это время летел по незнакомым улицам, понимая, что он спутал для себя все Олины объяснения и даже не представляет, где он находится. В небе легко – лети себе по приборам, а на земле как быть? В такие холода все дома сидят. На улицах только ветер под ручку с морозом шастают, спросить дороги не у кого. Он взмок не столько от бега, столько от ужаса – никогда в жизни он не опаздывал на встречи, никогда в жизни он никого не подводил. Если Оля уйдет, второго шанса не будет… ни извиниться, ни оправдаться.

Кто-то может громко спорить про судьбу, про те тропинки, которые нас ведут. А на самом деле наша судьба – это каждый миг, который мы переживаем. И нет ни поворота вправо, ни влево.

Оля выстояла свои задуманные пять минут и повернулась уходить домой. Но навстречу ей из какой-то неожиданной подворотни вылетел молодой раскрасневшийся парнишка, чуть не сбив её с ног. Вместо извинений, он начал выпытывать название улицы. «Ну вот, - подумала она, - все-таки пришел. Надо было не ждать, а сразу уходить».

Оля промерзла, продолжать гулять на улице было уже невозможно, – ноги не слушались, руки превращались в ледышки. Пришлось вести парня домой. Бабушка первым делом велела гостя накормить. «Еще чего!» - подумала Оля. Гость усердно отказывался – нет, неудобно как-то, да и он только после ужина. Бабушка напомнила, что самый первый закон у русских – сначала накорми, а потом уж и спрашивай. Оле пришлось греть ужин. Курсант кушал как голодный медведь. «Интересно, - думала Оля, - Если он так ест после ужина, то как же он ест, когда он голоден».

Через какое-то время Оля и подружка стали родственницами. Свадьбу сыграли скромно, для самых близких друзей и родственников. Родители перешли жить в старый бабушкин дом, что бы дать возможность молодым жить в отдельной квартирке. Собственное жилье им пока не светило. А только грело самой отдаленной перспективой.

Саша летал. Это было его мечтой и осуществившейся сказкой. Причем он стал военным летчиком, потому что не мыслил себя вне армии, на скучной гражданке. Друзья бредили тем же. Каждый вылет – как глоток неподдельного рая. Даже трудно представить, что может сравниться с этим чувством по ощущениям – пожалуй, только радость от рождения сына.

Маленький неприметный городок, в котором живет семья уже из трех человек. Из трех абсолютно неправдоподобно счастливых человек- потому что ребенок счастлив всегда, а взрослые счастливы, когда оправдываются их ожидания. Но никто пока так и не нашел ответа на вопрос – почему же это состояние не может длиться вечно?

Саша пришел с работы понурым, совсем не таким, каким возвращался всегда. Ребенок спит, можно теперь и поговорить. Казалось, услышанное не может быть правдой – ведь это просто немыслимо! Но, слух, ходивший на протяжении стольких месяцев, оказался не слухом, а вестником беды – базу закрывают. Нет необходимости в обучении военных летчиков экстра-класса.

За долгие десятилетия база обучила сотни курсантов-международников со всех стран-побратимов Советского Союза, а потом и СНГ.

Всякое бывало за эти годы. На все свои оставшиеся годы город запомнит, как пятеро летчиков-кубинцев изнасиловали девочку. Приказ пришел от самого Фиделя Кастро – расстрелять без суда и следствия. Приговор был приведен в исполнение на следующее же утро.

А был герой-вьетнамец, который вел самолет до самой границы города, что бы рухнуть вместе с ним не в центре, а на самой окраине. Что случилось с самолетом – никто так и не смог понять. Да, он мог катапультироваться и пустить самолет в свободном полете взорваться на городских улицах в час-пик. Но он остался в своем кресле и увел машину, ставшую смертоносной. Спустя тридцать лет после его подвига, родственники добились разрешения перевезти останки в родной Вьетнам. На кладбище в тот день вышел весь город, несмотря на прошедшие три десятилетия. Ведь по улицам ходили дети тех, которые могли бы погибнуть, если бы не подвиг этого курсанта. По своему обычаю, родственники-вьетнамцы угощали всех пришедших фруктами и поили соками, зажигали благовония. Прах солдата перевезли, но памятник ему так и остался стоять. Каждый день чья-то заботливая рука зажигает на нем свечи и ставит свежие цветы.

Как можно закрыть базу, которая вскормила столько поколений летчиков, воспитала стольких героев? Начиная со времен Великой Отечественной, и заканчивая... получается, что, заканчивая… нашим поколением? Город вырос из поселка благодаря военной учебной базе. Уйдет база, уйдет из истории город.

Оля вспоминала, как бабушка рассказывала, что, со времен Великой Отечественной, жители города уповают на базу, что уже давно укоренилось в головах поверье, что база – это ангел-хранитель их небольшого городка.

Когда началась война, базу сразу эвакуировали, из-за близости к фронтам. И посыпались на город несчастья и беды. Вскоре в город, практически без боев, вошел враг. Мужчины, не пригодные к службе, и некоторые женщины ушли в партизаны. Лес вокруг был хилый, поэтому штаб свой они организовали в зарослях камыша на каналах. Благо, сетка каналов была неохватная, и только местные могли в них ориентироваться, фриц даже и подходить к ним боялся из-за топей. Но в начале войны никто не знал, чего можно ожидать от фашистов, никто не предполагал, на какие зверства они способны.

Фашисты начали психологическую атаку – они распространяли вблизи камышей прокламации, что выделят каждому партизану кусок земли для возделывания, что бы они могли прокормить свои семьи и сделать запасы на зиму. Помогали им в разработке идей внезапно возникшие среди «своих» полицаи.

Женщины подполья задумывались и заставляли задумываться о приближающихся холодах весь отряд. Спустя время из подполья вышли пятеро. Новые хозяева жизни выделили им по наделу, и даже раздали семена. Так продолжалось две недели. Народ задумывался. Наблюдая картину мирного возделывания земли, из подполья вышел весь отряд. Некому было подсказать, некому было научить. Мирные граждане не могли сразу разгадать в продуманном враге силу коварства и нечеловеческой жестокости.

На следующее утро расстреляли весь партизанский отряд – включая первую вышедшую пятерку отчаянных, семьи и некоторых близких друзей. Полицаи указали все дружеские линии в городе.

После этого потрясения город так и не собрал силы для сопротивления. Нового отряда не появилось.

Многих угоняли в концлагерь, который молниеносно появился под Харьковом. Никто уже не пытался бежать или спрятаться. По городу бродила история, как одного из пленных выкупила из концлагеря женщина для ведения своего обширного хозяйства и, помимо этого, для своих личных потребностей, за золотое кольцо. Просто подкупила охранников и выбрала, на свой взгляд и вкус, самого крепкого и выносливого. В городке у него была семья – жена и двое детей. Но разве можно думать о них, когда речь идет о собственной жизни и смерти? И жители стали веровать в эту сказку и уповать на своё везение. Но так везло редко кому.

Со временем полицаи стали опасаться, что старейший житель города сможет организовать подпольную борьбу, и начали охоту на него. Жена главного полицая слыла лучшей подругой жены старейшины. Рискуя своей жизнью, в темную ночь, она пришла предупредить подругу о том, что на рассвете готовится их с мужем расстрел. Но куда могли пойти два старика в злобную пургу? Смерть от пули казалась более милосердной, чем смерть от лютейшего мороза и голода в степи. Прятаться у друзей или знакомых было бы кощунством – навлекать смерть на близких было бы старческим безумием. Они начали готовиться к расстрелу. Всю ночь убирали в хате, надели все чистое и свежее. И вдруг утром раздался тихий стук в дверь. Решив, что это пришли за ними, они встали, помолились и пошли, взявшись за руки, открывать. Но на заснеженном пороге стоял наш солдатик. Как подкошенные, упали они ему в ноги от пережитого потрясения. Они передали ему все, что только знали о силах немцев в городе, их расположении. Они просили отвести их к нашим, в войска, что бы избежать расстрела. Но солдат их успокоил – готовилось наступление, никто бы про них и не вспомнил. Солдатик скрылся. А два старика весь остаток ночи провели у окна, ожидая рассвета, и не зная, что он им принесет. Они вспоминали молодость. Вспоминали год за годом свою жизнь.

На рассвете раздались взрывы. Город был окружен. Фашисты бежали, не успевая сообразить, что же происходит. Расстрел не состоялся. Но только тогда, когда база вернулась, жители города задышали спокойно и больше уже ничего не боялись.

Оля стояла потрясенная. В закрытие учебной летной базы нельзя было поверить. Но надо же что-то делать, поехать к самому главному, напомнить обо всех боевых заслугах базы. Напомнить, в конце концов, о том, что рядом - граница!!! Что? Уже ездили к главному? И что же он ответил? «Граница с Украиной? Не смешите мои погоны!». Интересно, если его погоны могут смеяться, могут ли они плакать? Плакать горько и безудержно, как будут плакать души тех, у кого отбирают дело всей жизни.

Город вздрогнул и затих. Затихли жители. Город и так почти умирает, а, если уйдет база, он уже будет точно просто умирать, хороня последних стариков и старух.

Оля ежеминутно думала только об этом и содрогалась. И что станется с их семьей? Куда бежать? Что делать? Где искать выход? Прожить на её одну зарплату они долго не смогут, ведь надо помогать еще и родителям, бабушке. На картошке и луке с огорода они долго не протянут. Уезжать в другой город? Сколько летчиков потянутся искать места на других базах? А, может, плюнуть на все, как плюнули на них, и уйти на гражданку? Когда она только подумала об этом, взглянув на Сашу, в его глазах полыхнула боль. «Ты же знаешь, я - военный летчик. И, потом, ты можешь представить меня менеджером по продажам?». Но почему сразу менеджером по продажам? Можно работать в гражданской авиации. Или небо для гражданских не такое синее как для военных? Ах да, скорости не те и самолеты не те! Есть же военные, которые работают в службе безопасности? Ах да, охранять жирные пятые точки владельцев заводов и пароходов мы не хотим. Но она молчала. Ничего не требовала и не просила. Понимая и зная Сашу, она понимала и знала, что эти побочные варианты – не для них. Выйти замуж за военного - был её выбор. Значит, решение Саши станет и её решением.

Город по-прежнему жил ожиданием. В каждый день вступали с болью, и с болью засыпали.

Прошло время, базу начали сокращать. Город осознал, что закрытие базы неизбежно.

В один из вечеров Саша вернулся пока еще с работы, и с каким-то блеском надежды в глазах. Им сообщили, что будет возможна переподготовка для таких сокращаемых военных, но конкурс будет огромный – более ста человек на место. Переобучать будут на сотрудников российских посольств за рубежом. Обучение – три года. Причем в Москве. Но жильем обеспечиваются только сами учащиеся. Никаких семей.

Перспектива хорошая, интересная. Но есть ли смысл даже начинать собирать документы? Три года в далёкой Москве? Отдельно от семьи? Безумие. Почти невозможное безумие.

Как много найдется женщин, которые отпустили бы своего мужа в Москву в одиночное плавание, причем не для заработка больших барышей, а для обучения? Как много найдется таких, которые бы рискнули? Отпустили, даже не страшась и не переживая, не содрогаясь даже самыми глубинами души?

Оля даже не сомневалась – документы надо собирать, документы надо подавать. И не из-за страха, что муж останется вообще без работы, и не будет приносить в дом положенную копеечку. Она понимала, что военный – это призвание Саши, его сущность и его будущность. Она сама не мыслила его в других структурах или в других ипостасях жизни. Значит, надо использовать любой шанс, держаться за любую ниточку, стучаться во все возможные двери и верить, что хоть какая-то дверь откроется. И пусть конкурс большой, но обязательно надо пробовать. Пусть, даже надежды никакой нет. Они будут пробовать безо всякой надежды.

Время тягостно тянулось. И, чем больше времени проходило, тем реже они вспоминали об отправленных документах, и тем судорожнее изыскивали различные варианты выхода из ситуации. Ничего, по крайней мере, они сделали все, что могли. Не отступили перед безнадежностью, не сдались ей на произвол.

А потом грянула уже совершенно неожидаемая новость – Саша единственным из всей части прошел отбор. Его вызывают на обучение. Надо срочно выезжать в Москву.

Отправили его без слез и истерик, наставлений и просьб. Собрали и проводили, как будто в недолгую командировку.

И понеслось время во весь опор. Оля работала, растила сына. Саша учился в Москве. Порой доходило до того, что он не помнил ни дат, ни понимал времени суток. Занятия продолжались с утра до семи вечера. Потом – короткий перерыв на скупой ужин, разговор с семьей, и – домашняя работа. За английским он просиживал до трех ночи – самый тяжелый и один из самых нужных предметов. В семь – подъем. И день кружил его по стандартному режиму.

Некоторые не выдерживали, срывались, уезжали навестить семьи, потом не могли нагнать насыщенную программу. В итоге их отчисляли. Но Саша упорно и усердно учился. Сжав всю свою силу и волю в кулак. Оля не задумывалась над тем – тяжело ли ей. Все это – временные трудности. Надо просто идти вперед и добиваться поставленной цели. И надо поддерживать Сашу. Что бы ни случалось, как бы ни болел ребенок, какие бы конфликты не происходили на работе, что бы не ладилось у родителей, для Саши – у них «все хорошо». А порой ведь случались такие казусы, что если рассказать, то и не поймешь, плакать надо или смеяться.

Так, Оля сидела еще в декрете с сыном, который ленился и ползать, и ходить, все игрался на своем коврике с игрушками в зале. Оля готовила в кухне. И вдруг она ощутила каким-то внутренним сознанием, что в кухне, кроме неё кто-то есть. Она и сама не понимала – то ли тихое дыхание, то ли колыхание потревоженного воздуха. Но что-то изменилось, она была не одна. Судорожно соображая, что же делать – ведь в комнате сейчас их малыш один, не защищенный никак. Не поворачиваясь, стараясь никак не подать виду, что она ощутила присутствие человека, она взяла в одну руку нож, подумав, в другую руку взяла вилку. Когда же она резко обернулась, уже готовая напасть и молниеносно защищать и себя, и сына, то, вместо ожидаемого грабителя, она увидела родного сыночка, который по стенке пришел к ней из зала, хотя, до этого, даже ни разу не вставал. Она выдохнула и сползла по стенке вниз. Но у неё хватило сил вызвать скорую. От госпитализации она отказалась. Родители уехали погостить к брату, оставлять сына было не с кем. Шок прошел, надо жить дальше.

Все это время город без базы не просто умирал, а вымирал. Молодежь уезжала. Уезжали целые семьи – кто-то к родственникам, кто-то, вообще, в никуда. Страна- великая, есть куда подастся. Уж на Севере-то точно всем место найдется. А в городе, почти как во время войны, оставались одни старики. Стариков хоронили старики.

Об этом Оля тоже не упоминала Саше. Их боль не может помочь городу.

Пронеслись два года. Саша был одним из самых лучших студентов. А лучшим выделили маленькие комнатки в общежитиях и разрешили перевезти семьи. На каникулах Оля с сыном готовилась к переезду. Брали только самое необходимое, ведь комнатка была, действительно, очень маленькой, в ней помешались только две кровати и один шкаф. Кухня и санузлы были рассчитаны на три семьи. Но никого это не лишало жажды и радости жизни – все были счастливы жить вместе со своими семьями, а не в горестной разлуке.

В Москве время понеслось еще стремительнее. Оля устроилась по специальности. Малыш пошел в садик. Саша почти круглосуточно учился. Только теперь все это переживалось и переносилось легче – получив возможность говорить друг другу «доброе утро!» и смотреть друг другу в глаза, они не боялись ничего.

Третий год пронесся стремительно. Они и сами не заметили, что уже сидят после вручения дипломов и выпускного в вагончике метро, возвращаются домой. До этого момента они не давали усталости захлестнуть себя, но сейчас можно позволить себе расслабиться. Оля задремала на Сашином плече. Он должен разбудить перед их станцией. Но Саша, как будто только сейчас его придавил груз пережитого напряжения, тоже заснул. Их разбудили на конечной станции. Они проехали две лишних остановки. Это был последний поезд. Метро закрывалось. Они вышли в город. Ну что же, денег на такси нет. Каждый по-своему отмечает свой выпускной. И они этот выпускной продолжили отмечать пешеходным марш-броском. Две остановки в обратную сторону. Зато усталость снимет, как рукой. Все равно все мысли заняты только одним – куда распределят Сашу, и когда надо будет опять собирать вещи. А пройтись по ночной Москве это даже хорошо – ведь именно такие моменты и делают жизнь ярче, красивее. Такие моменты, собственно, и делают жизнь.

Саша не хотел о стране распределения говорить по телефону, летел домой практически со скоростью самого быстрого самолета. Для Оли это будет сюрпризом, ведь она мечтала попутешествовать по этой азиатской стране. Он еще не знал, что Оля ему тоже приготовила сюрприз – в виде второй беременности. Эта новость ошеломила и потрясла их обоих. Что же теперь делать? Если Саша откажется от распределения, он потеряет все, ради чего мучился все годы обучения. Но можно ли будет рожать в другой стране, и как будет чувствовать себя малыш и Оля? Все эти жизненно важные вопросы кружились в их головах. Что же теперь делать? Какой выход - правильный в этой ситуации?

Радость сменилась отчаянием. Как ни крути, риск перелетов и адаптации был слишком велик. Но об операции по прерыванию беременности не могло быть и речи. Это немыслимо, это неприемлемо, это даже не приходит в голову.

Саша не знал, какие возможности есть в данной ситуации. Срок, оказывается, уже большой – такова особенность Олиного организма. И с первым они почти до шести месяцев ни о чем не подозревали. Он решил, что самое лучшее – открыто и спокойно обсудить вопрос с начальством.

И им дали еще дополнительное время – пока Оля родит и два-три месяца, пока малыш хоть чуть не окрепнет. Но не более. Потом надо срочно вылетать. Это – армия, это не гражданка. Расслабляться нельзя.

Саша служил в Москве. Оля выполняла свои материнские обязанности. Оба на службе, оба на страже. Как им и предписали, в два месяца малыша, они вылетели по распределению.

Очень быстро стало понятно, что путешествовать и жить в чужой стране – это разные вещи. Адаптация для всех, кроме Саши, проходила тяжело и болезненно. Вне дипломатической миссии, они заново учились ходить по улицам, учились правильно реагировать на происходящее вокруг, по сути – учились заново жить. Оля никак не могла привыкнуть к тому, что нельзя хозяйство вести по привычному методу – здесь все было иначе.

Старший сынишка как-то мгновенно набирал вес, и, в их семье худышек, стал странно выделяющимся толстячком.

Самой первой жизненной проблемой стала амёба. Казалось бы, какой-то простейший элементарный организм, а не даёт покоя самому человеку. Всё кругом пропитано им – и воздух, и вода. На быт уходит уйма времени, весь день и часть ночи напролет- что бы обработать фрукты и овощи для последующего приготовления. Саша весь день в Посольстве, весь день занят делами. Оля весь день занята организацией их жизни. Казалось бы, будь она с малышом дома в декрете – была бы в распоряжении огромная куча времени, а здесь – вымочить продукты в уксусном растворе, высушить, положить в надежное место для дальнейшей обработки и просушки. Обработать всю квартиру, постельное белье малыша… У любого человека голова пойдет кругом. Но для неё главное – не поддаваться панике, удержаться и выстоять. Так надо для их семьи. Сбой невозможен. Честь Саши как военного не может быть затронута. Они – семья военного и, значит, все выдержат.

Так они и продолжали нести службу- Саша явно и очно, Оля – очно, но неявно.

Они привыкали к другим условиям жизни, к людям, живущим у них под забором под открытым небом. И не только просто спящим под забором, но и справлявшим там же все свои нужды. Они привыкали к огромным базарам и сутолоке. Они выстраивали свою жизнь сначала, по кирпичикам. Ранее познанные законы существования здесь не действовали. Здесь все было по-другому. И болезни здесь были другие. И лечить их надо было по-другому.

У младшего сына все тело обсыпали ракушки. Раньше Оле даже не приходило в голову, что такое заболевание есть на свете. Сначала проявилась на коже одна ракушка – маленькая, казалось, безобидная. А потом – вторая, третья, четвертая, а потом – все больше и больше. Врач Посольства помочь никак не мог – не его специализация. Они с Сашей помчались к местному гомеопату. Он долго и мучительно выковыривал эти ракушки из тела истерично орущего ребенка, дал с собой травы, которые должны бороться изнутри. И начался долгий процесс лечения. Возникало ощущение, что выздоровление никогда не наступит. Когда они улетали в Москву в отпуск, то везли с собой упаковки травы, помимо подарков, чтобы не прерывать такого тяжелого и долгого процесса лечения. И даже в Москве они искали врача, что бы он доставал из кожного слоя враждебные ракушки. Иногда это становилось похоже на страшный непрекращающийся сон.

И только Саше все было нипочем, его крепкий организм стоически переносил все изменения. В то время как Оля обрабатывала фрукты, он мог, прогуливаясь по базару, взять у торговца на пробу любой фрукт и тут же съесть, к изумлению и непомерному удивлению всех вокруг. Ведь во времена эпидемии, даже местные не употребляли не обработанные фрукты, кроме, конечно, бездомных. Мало-мальски обеспеченные граждане, так же как и Оля, так же как и остальные жители, занимались обработкой продуктов круглосуточно. А вот Саше это не было нужно. Он справлялся и так. После таких «фокусов» местные босоногие мальчишки, шатающиеся по рынку и окрестным улицам, окрестили его «роботом», сопровождали его повсюду криками «в русском Посольстве работают роботы» и кричали ему «ура!». Сашу это только забавляло. А Оля только со временем научилась не тревожиться по этому поводу.

Когда они немного привыкли, когда перестали чувствовать себя чужими в этой стране, тяжело заболела Оля. Случилось это в эпидемию малярии. Защититься от неё никак невозможно – вакцины или прививки просто не существует. Заражение происходит от обычного укуса обычного комара, который до этого пил кровь уже заболевшего человека. Лечения от этой заразы нет никакого – только небольшая помощь от жаропонижающих. Жар длится несколько дней, и только от силы иммунитета зависит – выживет человек или нет. Но, если вдруг заражение происходит в третий раз, то человек умирает в любом случае, потому что во время болезни накапливаются какие-то особые токсины, которые потом не выводятся из организма никакими способами, и человек умирает от их передозировки. Вот такая страшная беда пришла в их дом. И, этот уютный и уже обустроенный стараниями Оли, домик стал диким и нелепо потерявшимся.

Вечером они втроем собрались вокруг Оли – Саша и двое их сыновей. Саша, как мог, поддерживал хозяйство, кормил, чем мог мальчиков, но большую часть времени они сидели возле неё, возле маленького центра их маленькой вселенной. Они давали по времени жаропонижающее, обтирали руки, голову и ноги влажными полотенцами, что бы хоть как-то помочь и облегчить боль. И тут Саша получил экстренный вызов на вылет. Такого не случалось за все время его работы в охране Посольства. Приказ надо выполнять. Но на кого оставить детей? Из соседей только жена сотрудника Посольства, лежащая, так же как и Ольга, с жаром в глубокой стадии болезни – с той лишь разницей, что уже во второй раз. Все остальные уехали в другой район в надежде избежать малярии. Саша метался – он боялся оставить Олю в критическом состоянии, боялся оставить детей. И тут Оля, почувствовав, что что-то произошло, открыла глаза. Поняв по виду Саши, что ему нужно идти, она знаком подозвала его наклониться к себе. Когда Саша наклонился, она еле прошептала : «Иди. Все будет хорошо.» В ответ Саша, как и многие разы до этого, подавив в горле комок и едва сдерживая трясение рук прошептал : «Философ ты мой, родной»!

Когда группа возвращалась с вылета, он считал секунды до того, как он приземлится и сможет позвонить домой. Что бы как-то скоротать время, он начал разговор со своим напарником.

- Знаешь, с ума схожу от тревоги. Так хочется надеяться, что все хорошо. Ты только представь себе – оставить двух маленьких детей и одну смертельно больную женщину, любимую женщину! Никогда не думал, что мне придется такое пережить – делился он.

- Да, с чем мы только не сталкиваемся, чего только не переживаем. Но ты сейчас не думай об этом. Будет так, как сказала Оля – все будет хорошо! - отвечал друг.

- Самое удивительное то, что я не боюсь возвращаться домой… Не боюсь в том смысле, что я не тревожусь, о том, что будет после… Я знаю, что мне не выкатят море претензий и жалоб… Я знаю, что все это делается не из-за того, что другого выхода нет, а делается потому что иначе – нельзя, потому что иначе они не могут, - продолжал свои откровения Саша.

- Да, и, самое страшное, что встречается такое самопожертвование все реже и реже. Все сейчас склоны думать все больше о себе, да о себе , - поддерживал напарник.

- А, знаешь, о чем я думаю? Это не мы с тобой – Вооруженные силы Российской Федерации, это они- наши семьи и наши близкие, родные, – Вооруженные силы. И, знаешь, чем они вооружены ? Любовью, терпением и мудростью. Я никогда не говорил об этом Оле, но я часто думаю об этом, понимаю, как мне повезло, и устало повторяю про себя «Вооруженные силы Родных Философов». Да, они – это наши родные философы, которые мудро спасают и защищают нашу с тобой жизнь от всех неприятностей и проблем, которые мудро создают нам уют и покой, которые мудро обеспечивают нам мощный тыл, это они и есть - Вооруженные силы… - уже почти тараторил Саша.

- Так, родные философы! Может, хватит философствовать и засорять эфир! - раздался голос диспетчера. Но, не смотря на строгость, явно чувствовались в этом голосе и понимание, и сопереживание.

- Есть не засорять эфир! – подчинился Саша.

Они прекратили свою беседу. Но каждый думал о том, что только что сейчас все вместе они выполнили сложнейшее задание, не подвели честь охраны Российского Посольства, и, когда они вернутся домой, их встретят с радостью и с любовью, без понуканий, претензий и обид.

Саша мчался домой. Когда он вошел, то застал свою семью крепко спящей – сыновья свернулись калачиками возле Оли и тихонько сопели. Он выдохнул и расположился на соседней кушетке...