Режиссер Кирилл Белевич рассказал Кинопризыву, как ему удается работать с глухонемыми детьми, с кем он консультируется перед съемкой каждой сцены и почему в его новой картине снимаются не только русские актеры.

- Вы работаете над cъемками нового фильма «Единичка». Премьера картины запланирована на день семидесятилетнего юбилея Великой Победы. А что лично для Вас значит эта дата?

- Не хочется каких-то громких слов, но для меня это один из самых великих праздников. Может быть, я просто так воспитан. Жива моя бабушка, которая в 18 лет осталась вдовой с ребенком на руках, дай ей бог здоровья. Дед погиб в первый его бой под Сталинградом, второй дед был танкистом. Не знаю… Мне кажется, 27 миллионов – это очень серьезная цифра. Даже цифрой-то ее страшно назвать. 27 миллионов человеческих жизней: детей, грудных, родившихся, стариков, женщин - это серьезно.

Современное поколение, оно странно воспитывается сейчас - со всеми этими ЕГЭ, со всеми изучениями истории, непонятно. Сейчас молодежь можно остановить на улице, спросить, и они скажут вам, что войну выиграли американцы, а мы им помогали иногда. Серьезно, это не шутка, так и есть. Поэтому мне, честно говоря, даже не столь важно, к какой дате этот фильм снимается. Мне важен сценарий, мне интересны судьбы, мне важны персонажи.

- Картина снимается на основе повести Александра Николаева. Почему Ваш выбор пал именно на это произведение?

-  Мне просто понравилась эта история. Тем более что мы переделывали сценарий со сценаристом Сережей Калужановым, с которым мы уже не одну и не две картины сделали, в том числе и военные тоже. Мы прорабатывали каждый образ, его развитие. Старались делать персонажи многогранными и интересными, чтобы в кадре они не были плоскими картинками. Вообще фильм и сценарий всегда интересны людьми: их судьбами и их историями. Это самое главное. Не важно, сколько техники, сколько экшена, сколько войны в кадре, если зритель будет следить за персонажем, будет сопереживать ему, жить его жизнью - фильм будет цеплять. Мне кажется, данная история располагает к этому, а уж какой результат будет – мне сложно сказать.

- Что для Вас стало самым сложным в процессе съемки этой картины?

- Вы знаете, сложностей много. Неожиданностей полно. Ну, во-первых, я впервые работаю с глухонемыми детками. Это принципиально. У нас семь героев главных – глухонемые дети. И мы искали реальных глухонемых деток, которые смогут существовать перед камерой. И сложность в чем заключается - они не слышат, а съемки очень непростые, постановочные: танки, взрывы… А они только видят. Поэтому, чуть влево, чуть вправо – это очень опасно.

Кроме этого, у нас очень много массовки, техники, много сложных постановочных кадров. Но, наверное, даже не это самое сложное. В съемке задействованы польские актеры, польские и немецкие переводчики и так далее, и вот самое трудное - во всем этом масштабе не потерять некие крупицы, зернышки развития каждого персонажа. Это самое главное. Иногда во всем этом масштабе это как-то выплескивается и теряется, упрощая героя. Этого не хотелось бы. Хочется сделать героя многогранным, многосложным, чтобы он не был просто хорошим или просто плохим. Чтобы у него всегда была своя правда, свое оправдание.

Например, у нас играют польские актеры. Почему принципиально польские? – Они играют солдат армии Крайова, которая очень спорно относилась к советским войскам. И у них своя правда. Русские актеры, они бы не оправдывали. Они играли бы плохих, злодеев. Наши русские артисты, как наденут немецкую форму, так обязательно играют злодеев. И невозможно от этого избавиться! Я по себе знаю – надеваешь немецкую форму -  все, ты злодей. И перестроить мозг невозможно. Вот это у нас в генах, это генетика. Немцы, когда надевают немецкую форму, они себя нормально чувствуют, они оправдывают, они живут этим. Возможно, они не помнят своей истории, сложно сказать, но в кадре они по-другому смотрятся. И у поляков есть своя правда, и у немцев, и у наших. И эти три правды пересекаются у нас в фильме.

Вопрос в другом – когда эти три правды пересекаются, и в центре оказываются дети, наши герои оказываются перед непростым выбором. И это, наверное, самое интересное.

- Вы принимаете участие в картине не только как режиссер, но и как актер. Расскажите немного о Вашей роли.

- Это роль эпизодическая, большую роль тут на себя сложно брать - очень тяжелый проект, очень сложный. Я играю командира батареи, который вышел из этой «единички», поэтому он относится к героям снисходительно, например, к Финогенову, зная за ним грешок – тягу к выпивке. Командир знает, что они все боевые офицеры. Вообще, штурмовая батарея – это самая высокая смертность. Они реально герои. Они шли всегда вперед, в наступление, под танки, под обстрел, они прикрывали пехоту. И от того, как они прикрывали, зависели жизни других людей, сотен, а иногда и тысяч. И их очень много гибло сразу.

У штурмовиков были особые лычки, и, наверное, это плохо сейчас звучит, но в те времена, если они входили в ресторан куда-то, их сразу угощали бесплатно, потому что понимали, кто это такие. Они долго не жили, как правило.

- Почему Вы решили сыграть именно эту роль?

 - Да я даже не знаю, почему… Понравилась. (смеется) И потом, у меня огромная занятость, ну, можно себе это позволить. Если роль была бы большая – это было бы сложно. Очень короткий съемочный период и очень большая выработка для такого проекта.

- Как Вы относитесь к военному кино в целом? Насколько оно необходимо сегодня? И для кого его нужно снимать?

- Я скажу так: хорошие фильмы нужны всегда. И неважно, военные они или не военные. Конечно, хочется видеть больше хороших военных фильмов. Потому что этот вот лубок про войну смотреть невозможно. Ужасно, когда ты видишь вот эти выглаженные костюмчики сшитые. И эта пустота, когда актеры не живут и не понимают, что происходит в кадре, они вообще не понимают, что такое война. Когда отношения выстраиваются совсем не на том градусе нервов, в то время как вопрос стоит жизни и смерти. Вообще, что такое играть жизнь и смерть? А тут смерть, она постоянно рядом, и неизвестно, кто сегодня или через час будет живой.

У нас полно кадров в фильме, где просто персонажи существуют, и в какой-то момент возникает элементарный авиа налет. И в любую секунду ты есть, и тебя нету. Наверное, мы сейчас очень черство к этому относимся. Сейчас вопрос смерти вообще упрощен. Мне кажется, надо будить как-то это трепетное в нас, раскрывать. Уж больно мы заматерели к человеческой жизни, заматерели к добру.

Я помню, у меня сосед был -  Илья, фронтовик. Я был тогда совсем маленьким ребенком. А у него не было деток, и он приходил к нам, звонил в дверь, спрашивал, дома ли я, и приносил в платочке сахарок… Это страшно. Такое напоминание и воспоминание о войне. Для них вот этот сахарок в платочке – это было что-то такое… Мощное. И ребенок, которого он сахарком угощал... Для кадра я это использую в фильме. У меня один из «стариков» угощает деток, которые сбежали из концлагеря, вот этим сахарком. Можно сказать, из личной истории кадр.  

- Мы знаем, что у Вас в картине работает специалист - военный консультант, кто этот человек? Это военнослужащий или исторический реконструктор? Что входит в его обязанности?

- Да, это действующий боевой офицер, подполковник. На военных картинах я вообще всегда использую военных консультантов. Потому что они больше в теме, чем мы. Они больше понимают в костюмах, больше в реквизите, во взаимоотношениях. А это очень важно. Вот, допустим, предыдущих сценаристов, поменялось очень много, они хорошо могли разбираться в психологии, во взаимоотношениях, но не могли это уложить применительно к военной тематике, к рангу, к взаимоотношениям внутри батареи, внутри дивизии и вообще внутри подчиненного и командира.

Мы консультируемся с ним по всем мельчайшим вопросам, пытаемся найти вот эту правду жизни в рамках кадра. Это сложно, но мы пытаемся.

- Какие еще проблемы встают перед режиссером, снимающим военную картину?

- Профессионалов не хватает, во всех областях. Это, во-первых. А, во-вторых - всегда на все картины не хватает времени и денег - это закон. Наверное, сколько бы ни было денег, их всегда будет не хватать. Потому что все время хочется сделать лучше и можно сделать лучше, но для этого опять же нужны деньги, и нужно время. А время – это деньги.

Например, проект, который мы сейчас снимаем - для него огромная выработка в смену идет, и мы пытаемся это все уложить, пытаемся это сделать честно и качественно. Чтобы не было стыдно за наш труд. А здесь вы видите, сколько народу принимает решения, они все в процессе. Тут и реконструкторы, и массовка, и цеха, и все-все-все… Плюс техники куча.

- Сколько различных видов техники задействовано в этой съемке и откуда она?

- Советские танки, немецкие танки, наши зенитные артиллерийские установки – ЗИСы, американские машины, которые нам поставлялись специально, «Студебеккеры», «Виллисы», наши «ГАЗоны», «полуторки» - то есть абсолютно все историческое и все на ходу. Техника, в основном, это Мосфильм. Но что-то мы искали отдельно. Например, у польских персонажей у нас английское оружие, поэтому мы специально искали английские автоматы, взрывчатку искали, винтовки… Это музейное оружие, причем мы нашли рабочее и стреляющее. 37-го года, по-моему.

- В конкурсе «Кинопризыв» участвует немало начинающих режиссеров и сценаристов. Вы тоже когда-то начинали свой путь. Учитывая Ваш опыт, что бы Вы посоветовали дебютантам?

- Ну, режиссер, вообще своеобразная профессия. И входить в эту профессию тоже очень сложно. Нужно все равно какой-то жизненный опыт иметь. Потому что, допустим, какие-то картины, которые я десять лет назад снял, я бы сейчас совсем по-другому делал. Но это нормально, это как раз хорошо. Тут, наверное, самое главное - снимать то, что тебя трогает, то, что тебя теребит внутри.

Если тебя материал не затрагивает, если он тебе не интересен, если ты не любишь своих героев, то лучше не браться. Это очень важно. Ты эту любовь будешь вкладывать в каждый кадр, и каждый кадр будет наполнен этим. И неважно, какой герой, хороший - плохой, отрицательный - положительный, правильный – неправильный… Не это главное. Главное, что ты вкладываешь свою любовь в этот кадр. А это можно сделать, только если тебя данная тема очень сильно затрагивает. Какой-то звоночек такой внутри.

Для сценаристов совет – писать только о том, в чем ты понимаешь. Сидеть у компьютера и не понимать темы, не знать материала – это очень смешно. Это читать потом невозможно. Надо погружаться, надо вникать, надо жить этими героями, этими персонажами, жить этими историями. Надо понимать, к чему ты ее ведешь, понимать, ради чего ты это пишешь. Что должен зритель понять, что он должен для себя почерпнуть из этой картины. Не важно, поймет он, или не поймет. Но ты обязательно должен это закладывать как сценарист и как режиссер тоже.